Эшбертон скорее выдохнул, чем сказал:
— Почему, черт побери, мы хоть раз не можем поговорить нормально? Ведь ты ни на одно мое письмо не ответил!
Майкл тяжело вздохнул. Эшбертон прав: он ведет себя отвратительно.
— Извини, — уже спокойнее произнес Майкл. — Честно говоря, твои письма я сжег, не читая, полагал, что нам нечего друг другу сказать. Но может быть, возникли какие-нибудь сложности, связанные со смертью герцога, и есть документы, которые я должен подписать, принеси их прямо сейчас или пришли мне в Уэльс.
Скрипнул стул, и в комнате запахло дымом сигары.
— Какие, к дьяволу, документы? Давай просто поговорим. По-человечески. Открой глаза и сядь. Посмотри на меня!
Да будь я проклят, подумал Майкл, если хоть пальцем шевельну ради этого наглеца, вломившегося ко мне в комнату. И все же он убрал с лица руки и открыл глаза. Эшбертон сидел в дальнем углу, устремив взор на кончик сигары.
Глядя на брата, Майкл подумал, что трудно отрицать их родство. Те же строгие черты лица, темные, с красным отливом, волосы, те же тонкие, изящные пальцы.
Эшбертон поднял голову и, прищурившись, посмотрел на Майкла.
— Боже, да у тебя совсем больной вид. Лихорадка?
Он подошел к кровати, положил ладонь Майклу на лоб. От такой наглости и от сигарного дыма Майкл пришел в ярость и сбросил его руку.
— Все в порядке. Просто мне нужно помыться, побриться и отдохнуть после дальней дороги.
— Все ты врешь! — Стивен отвел глаза и нахмурился. — Берлоу прав. Ты как мертвец. Еще страшнее!
В этот момент Майкл закашлялся и, когда хотел сказать брату, чтобы тот убрал эту чертову сигару, в рот ему попал дым.
Майкл стал задыхаться, скорчился, его бросило в жар. Напрасно он пытался распрямить спину и сделать вдох. В панике он стал царапать одеяло, в то время как где-то глубоко внутри огненные обручи все сильнее и сильнее сжимали легкие. Ну, не ирония ли судьбы? Вернуться живым после стольких лет войны, чтобы умереть в постели, в городе, о котором ему хотелось забыть, да еще на глазах у брата, в общем-то чужого ему человека…
Вдруг Майкл почувствовал, как чьи-то сильные руки подняли его, беспомощного, и усадили на кровати. Кто-то успокаивал его, снова и снова протирал ему лицо и шею влажной тканью. Это было приятно. Внутри больше не жгло, дым улетучился.
Вместе со спазмом постепенно уходил страх. Легкие больше не сжимали огненные обручи, и в них понемногу стал проникать воздух. Держа руки на коленях, Майкл сделал выдох. Потом вдох. Глубже. Еще глубже. Темнота отступила, и Майкл понял, что опасность миновала, не испытав при этом особой радости, только удивление.
Это был первый приступ астмы у Майкла с тех пор, как умерла Кэролайн. Самый тяжелый, едва не стоивший ему жизни, Майкл перенес после смерти матери. С мрачным юмором он подумал о том, что женщины для него смертельно опасны.
Кэтрин. При мысли о ней его легкие снова сжались. Но сейчас он уже контролировал ситуацию и способен был предотвратить приступ.
Наконец дыхание нормализовалось, и Майкл открыл глаза. Его гнев почти прошел, и теперь Майкл напоминал выжатый лимон, хотя чувствовал себя более или менее нормально.
Через открытое окно в комнату шел свежий воздух. Рядом сидел брат, бледный от напряжения.
— Выпей! — Он буквально вложил в руку Майкла стакан.
Майкл с жадностью выпил. Or холодной воды горький привкус сигарного дыма во рту исчез окончательно.
— Спасибо, стоило ли беспокоиться? — с досадой произнес Майкл. — Дал бы мне лучше умереть, чтобы смыть позорное пятно с фамильного герба.
— Немедленно прекрати эту шекспировскую мелодраму, не то я вылью тебе на голову остатки воды из кувшина. Герцог поправил подушки и отошел от кровати.
— Когда ты ел в последний раз?
— Вчера утром, — подумав, ответил Майкл. Герцог взялся за колокольчик. Почти тотчас же из-за двери донесся голос Барлоу:
— Чего изволите, ваша милость?
— Пусть принесут хорошей еды, крепкого кофе и бутылку бургундского, — ответил Стивен и повернулся к брату: — Я излечился от астмы. Думал, ты тоже!
— Так оно и есть. За пятнадцать лет это второй приступ. Не знал, что и у тебя астма. — Майкл нахмурился,
— Неудивительно. Ведь ты почти не появлялся дома. Только у меня она была не в такой тяжелой форме, как у тебя. И все равно я здорово намучился. Знай я, что на тебя так подействует сигарный дым, не стал бы курить.
Майкл протестующе махнул рукой. Он и сам иногда курил, главным образом для самоутверждения.
— Откуда ты мог знать? Приступ случился совершенно неожиданно.
— Неожиданно? — в волнении меряя шагами комнату, спросил Эшбертон. — У меня, например, они бывали в результате стресса. Думаю, что и у тебя тоже. Не остался же ты равнодушным к блестящему спектаклю, разыгранному отцом на смертном одре?
Только сейчас Майкл подумал о том, что старый герцог скончался всего две недели назад. А сколько всего произошло за это время!
— Ошибаешься, — возразил Майкл. — Известие о смерти отца я воспринял достаточно спокойно. Тут совсем другое. Женщина.
Как просто! Чисто мужской ответ. Не станет же он объяснять брату, что эта женщина разбила ему сердце, опустошила душу, предала.
— Сочувствую тебе, — тихо произнес Стивен.
— Ты говоришь, никаких юридических сложностей у тебя после смерти отца не возникло. О чем же тогда ты мне писал? — желая переменить тему, спросил Майкл. — Еще в Лондоне я сказал, что не желаю иметь ничего общего с семьей Кеньонов. И так же, как ты, не хочу рыться в их грязном белье.
— Кстати, обстоятельства твоего рождения стали для меня не меньшим сюрпризом, чем для тебя.